Семён Шуртаков - Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]
Присела на плетенку и наклонилась надо мной. И когда она наклонилась и сарафан на ее груди слегка отвис, я увидел, что под сарафаном нет лифчика, что знакомое милое пятнышко — вот оно, это пятнышко у моих глаз… Я притянул к себе пьяненькую, податливую Маринку и впился губами в теплую пружинящую грудь…
Маринка не сопротивлялась. Напротив, чтобы мне не тянуться, она слегка подсунулась под мою руку, под мое плечо. И это почти незаметное и, в сущности, так мало значащее движение ее тела оказалось в конце концов решающим, потому что после него я окончательно потерял власть над собой. Уже откуда-то, со дна затуманенного сознания, вспыхнула последней искоркой мысль: а ведь так и получилось — сам ты так и не сделал выбора, выбор за тебя сделали другие… Но то состояние восторга, какого я еще никогда не испытывал в жизни и какое только что познал, потушило и эту последнюю искорку…
7
Должно быть, и на этот раз заснул я очень поздно, потому что хоть и встал опять после всех, чувствовал себя разбитым, не отдохнувшим.
Холодный душ немного освежил меня. Я оделся и, не завтракая — есть не хотелось, вышел на улицу.
Солнце уже было высоко. Над городом висела голубоватая дымка, смягчая его резкие очертания, и то ли от этого, то ли от того, что город сейчас виделся на фоне зеленой тайги, он не показался мне таким унылым, как накануне. Да и потом, наверное, еще рано с него много «спрашивать»: ведь любой поселок, даже получив наименование города, еще долгое время продолжает оставаться тем же, чем и был до этого — обыкновенным большим поселком. Так что, как говорится, еще не поздно. Если с умом взяться за дело, можно прекрасный город построить.
Я вышел на край поселка, которым он примыкал к тайге.
Вот бы в какую сторону расти городу! И уже не вырубать эти пихты и березы, а лишь делать просеки. Жилые же массивы пусть обтекают лес с той и другой стороны и сомкнутся, может, через два, а может, через три километра. Пусть серединой города будет эта зеленая краса, этот лес, или, как его, видимо, потом назовут, лесопарк. А то мы так привыкли делать: закладывая город в тайге, сначала начисто вырубаем ее, а потом начинаем озеленять — высаживаем вдоль тротуаров хилые саженцы. Вон они и здесь, эти саженцы. И кроме того малюсенького привокзального скверика, в городе никакой зелени. Не от этого ли он, кроме прочего, и выглядит скучным?..
Я глядел отсюда, с таежного края города, на центр, на маячившую там церквушку, и все больше утверждался в мысли, что лучшего места для дворца, пожалуй, не найти. Умели — что говорить! — умели наши деды выбирать место под храмы! И конечно же, когда на этом холме вместо ржавой развалины встанет современный храм культуры — он, видный отовсюду, преобразит весь центр города.
Еще вчера мы договорились с главным архитектором о встрече.
И вот я сижу в его просторном, даже, пожалуй, несколько пустынном кабинете. Архитектор развертывает на столе так называемый генеральный план застройки города.
В дверь постучали, и на пороге появился Владимир:
— Не помешал?
— Напротив, — опередил я архитектора. — Втроем веселей будет.
— А, да вы знакомы?.. Ну, давай-давай заходи… Вот картинки гостю показываю.
Владимир подошел к столу и, придерживая угол ватмана, тоже стал приглядываться к плану:
— Красивые картинки!
Я спросил архитектора, в какую сторону пойдет город в дальней перспективе, а заодно и высказал свои соображения: вот бы куда ему идти!
Владимир поддержал мою идею, и это меня почему-то очень обрадовало, будто именно Владимир и был главным архитектором города и от его мнения что-то зависело.
— Эх, ребята, ребята! — воскликнул архитектор и почесал в затылке, будто у него и в самом деле там зачесалось. — Хорошие вы ребята!
Мы с Владимиром переглянулись: к чему бы эти похвалы?
Было архитектору, наверное, за пятьдесят; словно от длительного разглядывания таких вот планов плечи его ссутулились; в темных волосах по-хозяйски угнездилась седина, из-под густых кустистых бровей глядели внимательные усталые глаза.
— Умные вы ребята! — еще раз похвалил он нас. — Именно туда бы идти городу! Но… но я же, как язычник, поклоняюсь не одному богу, а сразу двум. Даже, точнее сказать, не богам, а богиням… Вы же прекрасно знаете, как возник наш город: не потому, что кому-то глянулись здешние места — ах, какая глушь, ах, какая первозданность! — а потому, что геологи нашли тут руду. Да еще какую руду! Вот я и должен молиться двум богиням: руде и красоте.
— Ну и что же? — опросил я. — Неужто эти особы такие неуживчивые?
— Да разве нельзя им мирно сосуществовать? — опять поддержал меня Владимир и выразительно поглядел в мою сторону: вот, мол, оно, о чем мы вчера говорили!
— Они-то, может, и договорились бы, да над ними — хоть они и богини — есть начальство, а начальство это — разное. Одно говорит: строй красивый город, а другое — давай побольше руды. Город? Какой город? Ах да, людям надо где-то жить, это верно. Ну и строй им жилье, да строй так, чтобы поближе к месту работы, чтобы поменьше средств тратить на всякие там коммуникации и прочую непроизводительную мелочь… Вот и выходит, что по мнению этого начальства главным архитектурным украшением города должны быть копры над шахтами…
— А что на это отвечает первое начальство?
— Вся беда-то как раз в том, что второе — главнее. Даже не то чтоб главнее, формально оно даже вроде бы и подчинено горисполкому. Однако главные ассигнования в его руках. Я же сразу сказал: не рудник при городе, а город при руднике…
Я спросил, окончательно ли утверждено в плане место под Дворец культуры.
— Честно признаться, я сознательно не показываю это место, — архитектор улыбнулся, — хотел сначала услышать ваше мнение, поскольку вы, говорите, уже успели познакомиться с городом.
Я тоже поначалу нарочно назвал две точки, которые мне еще в первый же день показались наиболее подходящими.
— Ну а которой из этих двух вы бы отдали предпочтение? — продолжал уточнять архитектор.
Владимир опередил меня.
— Лично я ставил бы дворец не у рудничных копров, а ближе к лесу, — сказал он. — Это в тридцатые годы иногда строили клубы напротив заводской проходной, чтобы можно было прямо от станка, в рабочей спецовке, на какое-нибудь занятие по техминимуму попасть. Но те-то времена прошли.
Я сказал, что в принципе согласен с Владимиром. Однако наиболее выгодным — архитектурно выгодным, разумеется, — местом мне представляется центр города.
— Другими словами, то место, где сейчас стоит церковь? — теперь уточнил уже Владимир и разом помрачнел.
— Да, то самое место.
— Ну что ж, все совпадает, — я так и не понял, то ли с огорчением, то ли с облегчением вздохнул архитектор. — Именно это место отведено для Дворца культуры и по генеральному плану.
— Тогда почему же до сих пор не снесли церквушку? — перешел я к делу. — Или поджидаете, когда сама рассыплется?
— Да нет, не поджидаем, — ответил архитектор. — Уже и решение принято.
— За чем же остановка?
— За тем, что больно хлопотное это дело-то, представьте. Хлопот много, а чести мало. Кому попало не поручишь, нужны специалисты, а вот пошли его или другого, — архитектор кивнул на Владимира, — разве пойдут: там они строят, дело делают, а тут только время даром потеряют…
— Я тебе по-другому объясню, — сказал Владимир. — В тридцатые годы это делалось просто: взрывали. Сколько такого старья на воздух подняли! Около соборов, около церквей по обыкновению близко не строили, чтобы простор был. И взрывать было очень удобно. А тут, видел небось, понатыкали домов, учреждений разных, рвать — как бы их не повредить. А по кирпичику разбирать — тоже нелегкое дело: кирпич с кирпичом сцеплен так, что скорее по самому кирпичу расколется, чем по раствору.
Владимир сделал паузу, потом спросил:
— А еще я бы сказал: а так ли уж надо?
— Что надо? — не понял я.
— Надо ли сносить-то?
— Тоже вопрос! Да одним своим видом церквушка весь окружающий пейзаж портит.
— Ты уверен? — Владимир все более мрачнел, и в вопросе его чувствовалась сдерживаемая злость.
— Да чего тут уверяться! Сам, что ли, не видишь: крыша вся провалена, вместо куполов ржавые ребра торчат, колокольня, как…
— Верно. Все верно: и ребра, и окна выбиты, и крыши нет.
— Ну, а если верно, так… Я что-то не пойму, куда ты гнешь?
— Никуда не гну, просто считаю, что и крышу, и купола, и все другое можно ведь и подновить. Обшарпалась, пришла в ветхость — это да. Но поднови ее — она же засияет, и не только не будет портить пейзаж — украсит его!
— Не знаю, как на твой взгляд, а на мой — художественной ценности церквушка не имеет, — не сдавался я. — И как ее ни подновляй…
